Жизнь в прекрасные пятнадцать лет – легкая и беззаботная. Обычный среднестатистический подросток в этом возрасте впервые влюбляется; из любопытства затягивается совершенно омерзительной сигаретой, затем долго откашливаясь и потирая щиплющие глаза; кто-то может неожиданно для родителей напиться до невменяемого состояния; какая-то кучка заядлых ботаников, напротив, отдает всего себя учебе, ведь это, черт возьми, так правильно и рассудительно. В долбанные пятнадцать кажется, что именно ты осведомлен обо всем на свете, знаешь об этой унылой жизни намного лучше, чем подавляющее большинство человеческих особей. Но на деле, увы, ты – всего лишь маленький и безмозглый ребенок. Ребенок, который никогда не сталкивался с настоящими трудностями. Тот, кто никогда не задыхался от накрывающего чувства отчаяния, ведь все проблемы сводились к стандартному набору: много домашней работы, достали родители, первая любовь оказалась фальшивкой. Чон Чонгук тоже был вполне себе обычным школьником с херовой тучей забот по идиотской школе, незначительными наказаниями старших членов семьи, когда совершал что-то неправильное, и безграничным желанием рисовать, ведь именно в этом он находил самого себя. У паренька было все и сразу: счастливая семья, поистине беззаботное детство, лучший друг, который Чону напоминает солнышко, даже некое незамысловатое желание связать свою жизнь с искусством имелось. Его персональный мирок – радужный, переливающийся всеми цветами одновременно. Чонгуку сложно описать все это тепло словами – он лишь вырисовывает старательно очередную деталь на холсте. Его картины скажут все намного лучше, чем правильно подобранные предложения. Школьник наивно полагал, что так будет, как минимум, но всегда. Суровая реальность никогда не имела его во все щели, кажется, наоборот – старательно защищала. Но что-то всегда неизменно дает одну-единственную трещину. Трещину, которая обязательно поползет дальше, а затем утянет в неминуемые круги персонального ада. Серьезно, Чон Чонгук, такое происходит с каждым. Ты – далеко не исключение.
Жизнь – это всего лишь одно жалкое мгновение. Оборваться которому, на самом деле, проще простого. Чонгук едет со своим отцом из художественной школы на машине. Глава семейства слишком часто пренебрегает элементарными правилами безопасности: без строгого напоминания о пристегнутом ремне, хрен сделает это самостоятельно. Почему он ведется себя как ребенок? К пятнадцати годам младший Чон со временем привыкает к этому, ведь их всегда проносило. Несколько штрафов в месяц, когда их останавливает полиция – это самая страшная беда из всех, что с ними происходили. Однако, именно эта простая, обыденная для всех деталь играет ключевую роль, когда в них на громадной скорости врезается внедорожник. Проклятое мгновение всего в несколько жалких секунд непроизвольно растягивается на парочку прожитых жизней, не меньше. Чон помнит все в мельчайших подробностях. Чон помнит. Отец умирает у него прямо на глазах, истекая кровью, а у паренька в ушах все еще стоит тот шум колес, скрежет железа, последний для мужчины крик. Папа Чонгука скончался прямо на месте, когда сам подросток отделывается несколькими ушибами и сотрясением мозга. Он отлеживается в больнице. И только благодаря снотворному засыпает. Парень кое-как пытается контролировать свои слезы в присутствии матери, однако, иногда все-таки срывается. И все бы ничего, да? Все проходит. Даже это дерьмо когда-то пройдет, а боль в сердце станет в разы меньше, но не все так просто. От пережитого недавно шока Чон Чонгук теряет голос. Он не может произнести ни одного ебанного звука, кроме разве что какого-то непонятного мычания. Чонгук часами стоит у зеркала, пытаясь сказать какое-нибудь простое слово, но ничего. У него ничего не получается.
«Такое бывает. Дайте ему немного времени.» - утешающе говорит доктор заплаканной матери перед выпиской из больницы. Но, черт. Ничего не проходит даже спустя большое количество времени. Нет изменений после годовых курсов у отличных психологов, столичных врачей из частных клиник, даже от каких-то блядских целителей-экстрасенсов (мать обратилась к ним в отчаянии) нет никакого прока. Чонгук не говорит. Он теряет веру во все это дерьмо с неожиданным исцелением на третий год своей немоты. Да, он не протестует, когда мать находит «новую методику», пичкает его таблетками, таскает на приемы к врачам, пытаясь сделать его предельно нормальным и пригодным для нормальной жизни, но в глубине своей души он понимает, что они просто зря тратят деньги, которых и так едва хватает на все нужды. Однако, «сказать» об этом женщине, которая все еще верит, он не решается. Просто не может.
Он все еще видит смерть отца в своих снах. Стоит только ему закрыть глаза, как вся та боль возвращается к нему. Ощущения слишком яркие, слишком ощутимые каждой клеточкой тела. Чон спит немного – всего по несколько часов ночью, а затем досыпает днем (отчего-то при свете солнца ему не так страшно). В ночное время суток он обычно рисует. Да, свою тягу к картинам он не забросил. Напротив, он поступил в академию искусств, где теперь является одним из самых лучших учеников. Его работы больше не яркие. Они не греют, не вызывают у других какую-то мечтательно-отдаленную улыбку. Теперь в них отчетливо читается определенный надрыв. Всю свою боль он вымещает на полотно. Все те отчаянье, безысходность дурацкая, неконтролируемый страх – все в них, в его завораживающих картинах. Ему всего двадцать один год, но он уже призер сотни конкурсов, а его имя известно, действительно, известно очень многим. Парень не может искренне радоваться всему этому успеху в его юном возрасте. На самом деле, ему категорично похуй на все это дерьмо. Он записывается на очередной конкурс только из-за матери, ведь ту пробирает чувство всепоглощающей гордости. Конечно же, желание «пристроить сына» хоть куда-то, тоже присутствует, поэтому и нужно же пытаться раскрутить Чона, как молодого, но слишком талантливого художника. К тому же, из-за этой никому ненужной славы Чонгук практически не посещает занятия, активно отмазывается тем, что занят очередной картиной для конкурса/престижной городской выставки/внеплановым заказом от «очень близкого» друга самого декана. Чона эксплуатируют, как хотят. Но, если честно, он совсем не против. Лишь бы только не видеть никого, не пытаться контактировать со своими сверстниками. Все они для него – недосягаемое. Он совершенно не умеет, да и не хочет даже попробовать хоть с кем-то сблизиться. У него есть один друг. Пак Чимин с ним с раннего детства. И даже после аварии Чимин всегда заглядывает к Чону, пытаясь вытащить хоть куда-нибудь, как-то приободрить, поздравить с очередной победой. Чонгук нехотя пишет своему другу сообщения на графическом планшете, всегда отвечает короткими фразами на различные вопросы. Иногда даже совершенно невпопад. Ведь никто. Никто никогда не узнает, какой конкретный пиздец у него внутри. Чон не только не умеет разговаривать, он еще и напрочь разучился открывать себя для других. Впрочем, он просто благодарен Чимину за то, что тот рядом. Всегда был, да и всегда будет. Изредка паренек выводит это идиотское «спасибо» на планшетке, уморительно вырисовывая несколько сердечек в комплекте. Это всегда вызывает у его друга улыбку. Как и у самого Чона, кстати говоря.
Он сидит на берегу моря, старательно вырисовывая на черновике какой-то образ из сна. Чаще всего вдохновение прижимает Чонгука именно здесь. Море для него – олицетворение свободы. Той самой свободы, которая для него никогда не станет доступной роскошью. Ведь он – заложник своих собственных страхов. Ведь он уже давно находится будто бы в клетке, которую выстроил сам.
И все бы ничего, все могло произойти так же, как и всегда: Чон немного порисует, а затем пойдет домой. Но из омута мыслей его вытягивает чужой мужской голос. Парень трусливо поднимает глаза вверх. Он уже предвкушает всю нелепость и комичность ситуации, ведь он не умеет, черт его подери, разговаривать. Вряд ли он хоть чем-то, да поможет ему. Но он поднимает глаза, внимательно всматривается в незнакомца: тот примерно того же возраста, что и он. Что, блядь, нагнетает еще сильнее. Чон Чонгук практически уверен, что сейчас над ним в очередной раз посмеются.
Минутка незатейливого унижения начинается прямо сейчас. Чонгук сжимает в слишком быстро запотевшей ладони карандаш, прекрасно понимая, что из этого «разговора» ничего хорошего ждать не придется. Впрочем, как и всегда.
